Обрывки памяти. Рассказы о войне - Михаил Калашников

– Рядовой Шемякин! – почуяв недоброе, закричал на него командир отделения. – Немедленно вернуться в строй!

Боец, даже не повернув головы, продолжил бег. Рябцев поспешил догнать взбалмошного подчиненного. Отделению ничего не оставалось, как следовать за младшим сержантом.

– Ну, что, сталинский сокол, отлетался?! – на ходу крикнул Шемякин авиатору, повергнув его своей фразой в оцепенение.

– Не понял, боец… – выдавил из себя пилот, когда отделение уже подбежало к ним.

– Виноват, товарищ пилот, не знаю вашего звания, – затараторил Рябцев. – Шемякин, заткни варежку и встань в строй!

– Не мешайся, Ряба, – коротко бросил Шемякин командиру отделения, назвав его кличкой, которую употребляли солдаты к младшему сержанту только за глаза. И снова к авиатору:

– Что летаем так плохо?

Пока шла короткая перепалка между Рябцевым и Шемякиным, летчик успел выйти из легкого ступора.

– Да ты, шкет, как разговариваешь?! Ты на своей роже прыщи давил, когда я над Гвадалахарой своего первого «фоккера» сбил!

– Кому ты заливаешь, дядя? – не унимался Шемякин, наглости которого, казалось, нет предела. – Я тоже могу придумать, что Выборг штурмовал!

– Ах ты, вша недобитая! Пионэр сопливый! А про это что скажешь? – разъяряясь все больше, крикнул летчик, распахивая на своей груди комбинезон.

В образовавшемся просвете показался привинченный к кителю орден «Красного Знамени».

– Знаем, как вы эти «цацки» зарабатываете! – не унимался Шемякин. – На Красной площади в Первомай, под общие аплодисменты!

Ошалевший от такого диалога Рябцев, не мог и слова вымолвить. Старый служака, он и в страшном сне не воображал себе такой дерзости, проявленной молодым солдатом. Летчик был поражен не меньше Рябцева.

– Ну, а насчет субординации, ты что-нибудь слыхал? – спросил авиатор, показывая синюю петлицу со шпалой.

На этот раз Рябцев не дал Шемякину рта раскрыть:

– Товарищ капитан, виноват, я направлен командиром Добровольческого батальона для выяснения вашего места приземления и, в случае необходимости, оказания первой медицинской помощи, – частил младший сержант, в душе прося Шемякина лишь об одном – чтоб тот вновь не начал говорить.

– Хорошую же помощь вы мне оказали! – переключил свое возмущение капитан на стоявшего навытяжку с виноватым и покорным видом Рябцева. – Арестуйте этого наглеца, младший сержант, и препроводите в ближайший фронтовой трибунал. Там с ним разберутся.

– Слушаюсь, товарищ капитан! – отчеканил Рябцев, приложив руку к пилотке.

– Все, можете выполнять, – уже спокойнее добавил авиатор, размягченный безоговорочной покорностью младшего сержанта. – Как видите, медицинская помощь мне не требуется, – и, развернувшись, стремительно отправился к виднеющейся дороге.

Он не стал, проверять исполнит ли Рябцев его приказ или нет. Он мог бы приказать, чтобы Рябцев выделил двух бойцов и собственноручно доставить Шемякина в трибунал. Но ни того, ни другого он не сделал. Видно здорово торопился к аэродрому и самолетам. Здесь на краю рощи, в километре от догоравшей машины, на которой пролетал больше года, он не чувствовал себя так уверенно, как там – «на своей территории». Здесь каждый куст таил в себе угрозу, за каждым деревом, казалось, прятался враг. А в небе все было родным.

– Ну, Шемякин, – тихо произнес командир отделения, когда летческий кожаный шлемофон исчез среди колосьев, и стало ясно, что капитан не вернется, – век меня будешь водкой поить.

Поняв смысл сказанной Рябцевым фразы, бойцы радостно заулыбались. Конечно, и им не хотелось, чтобы Шемякина сдали во фронтовой трибунал. Пусть он вздорный, грубый, наглый и, бесспорно, заслужил, чтобы его судили, но ведь он их товарищ, и честно сказать, с таким не страшно идти в бой.

А Шемякин, услышав слова Рябцева, расплылся в широчайшей улыбке и с благодарностью ответил:

– Коньяком, товарищ младший сержант, только армянским коньяком! На меньшее и не рассчитывайте!

Бойцы шлепали Шемякина по плечу, приговаривая:

– Молодчина, Володька!

– Ох, и отчаянный же ты…

– Чего вы его хвалите? – ворчал шагавший впереди Рябцев, до которого долетали фразы солдат. – Гляди, Шемякин, не доведет до добра тебя твоя говорилка. Попадись другой капитан – он в порошок бы тебя стер. А этот, видать, торопился шибко…

Несмотря на то, что Рябцев был старый солдат, всегда выполнял приказы командиров и начальников, а нарушение субординации было для него смерти подобно, он не был заскорузлым солдафоном. Ломать судьбу молодому парню, у которого вся жизнь была впереди, Рябцеву не хотелось. «Ничего – думал командир отделения, жизня его пообтерхает».

Свой батальон отделение Рябцева настигло не на марше, а уже непосредственно на самих позициях. Солдаты Добровольческого батальона рыли индивидуальные ячейки, когда младший сержант построил свое отделение перед наблюдавшим за работой бойцов Смоленцевым и, подойдя строевым шагом, отрапортовал об успешном выполнении приказа.

– Говоришь, от помощи отказался? – спросил Смоленцев у Рябцева просто так – лишь бы что-нибудь спросить.

– Так точно, товарищ старший лейтенант!

– Хорошо, иди к своему командиру роты, он покажет позицию, которую будете занимать.

Когда командир роты указывал опоздавшему отделению его место расположение, то велел солдатам работать с утроенной скоростью, чтобы они могли закончить рытье окопов одновременно с остальными бойцами. Добровольцы из отделения Рябцева достали из чехлов малые пехотные лопатки и приступили к действию. Но лишь отошел командир роты, как Шемякин тут же принялся в полголоса ругаться в адрес ротного:

– Грамотей хренов! Ему бы поскорее комбату доложить, что позиция к бою готова. А то, что мы не по своей прихоти опоздали – его мало колышет.

– Помалкивай, Шемякин! – сквозь зубы цыкнул на него Рябцев. – Тебе, я вижу, волю дай так ты и на голову сядешь. Ишь, шкет, какой! И откуда столько форсу? Учти, Шемякин, вечно тебе это с рук сходить не будет…

– Да что ты меня учишь?! – повысил голос скандалист. – Я, может, последние минуты живу, а ты нравоучения даешь, будто у меня вся жизнь впереди. Для мирного времени свои проповеди оставь. А сейчас другое время, другой закон. Даже я это понимаю – а ты понять не хочешь.

– Ну, не горячись, не горячись, – примирительно замахал на него Рябцев, – в бой с таким коленкором, как у тебя, нельзя идти. Надо на победу надеяться, а не то сгинешь.

Позиция, выбранная Смоленцевым, шла по краю невысокой песчаной дюны. Строчки индивидуальных ячеек перерезали дорогу под прямым углом в двух местах. Здесь батальон должен был дать бой, тем самым, давая возможность подальше уйти колоннам беженцев. И еще: они должны выиграть несколько часов времени, для того, чтобы там, в тылу, командование могло сколотить из масс, в беспорядке отступающих солдат, хоть сколько-то пригодные к обороне соединения. Об этом знал Смоленцев. Об этом знали командиры рот. Об этом смутно догадывались призванные из запаса солдаты вроде Рябцева. Но об этом не подозревали зеленые, необстрелянные бойцы Добровольческого батальона. Они не видели в прикрытии не одного артиллерийского орудия, в кустах не скрывались советские танки, а небо не могло похвастаться пестротою красных звезд на крыльях пролетающих самолетов. Оно попросту пустовало. Но молодые бойцы, вчерашние школьники, первокурсники техникумов и училищ, не обращали на это внимание. Они слепо верили в победу Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Эту уверенность им многие годы прививали, через прессу, фильмы, на занятиях по первоначальной военной подготовке. И лишь, развитый не по годам Шемякин, предугадал разворачивающуюся здесь историю.

Присев на одно колено, Христолюбов рыхлил лопатой мягкий песок и выбрасывал его на бруствер индивидуальной ячейки. Кто-то подошел к краю окопа. Приподняв голову, солдат увидел опустившуюся вниз пару запыленных сапог. На бруствере сидел Смоленцев и стучал тыльной стороной папиросы по краю коробки.

– Перекур, ребята, – по-простому объявил он, – сходитесь сюда – угощаю.

Солдаты из отделения Рябцева подошли к своему командиру батальона. Смоленцев раздал папиросы, некурящие присели просто так.

– Вот тут, мужики, и встретим фашиста, – сказал старший лейтенант, будто речь шла не о враге, а о каком-то обыкновенном случае, вроде встречи деревенского стада коров. – Вынудим, чтоб встали, как вкопанные, дождемся наших, небось, за подкреплением дело не станет, а там и повернем их мордами к Германии. Правильно я говорю?

– Так точно, товарищ старший лейтенант! – весело и в разнобой отвечали солдаты.

– Товарищ старший лейтенант, – после утихнувшего смеха сказал Христолюбов, – а тяжело человека убить?